Антикварные лавки, вернее, псевдоантиквариат утомляют. Тем более, что антиквариат – он в музеях, а в 90% магазинчиках, лавочках и на блошках давным-давно уже засилье подделок, китайского хлама, в лучшем случае – артефакты 50-х и далее годов, обломки чужой жизни.

Ой, что угодно. Часто разруху, революции, войны и не менее тяжелые мирные годы переживают вещи хрупкие, ненужные, необязательные.
Или, наоборот, очень нужные, причём именно в годы лишений.

Это забытые предметы, за короткий срок ставшие артефактами, большие и маленькие – визуальные осколки прошлого: засохшие принтеры, древние значки, выварки, мрачные стиральные доски, керогазы, десять стульев из дворца (ну не десять, четыре ), школьные дневники, свадебные платья, допотопные электронные игры, чернильницы, чайные жестянки, консервные запасы на случай атомной войны с давно утерянными этикетками, напёрстки, игольницы и пуговки от ничего в старых коробках из-под печенья, буклеты, полуистлевшие газетные подшивки, по странной случайности не отправившиеся на растопку, журналы с красавицами середины прошлого века, эбонитовые телефоны, ржавые мельницы для перца, диапроекторы и отсыревшие плёнки со сказками в пластмассовых цилиндрах, невесёлый советский фарфор, ветхие думочки, пошлый столовый мельхиор, который чернеет от посудомойки, замки без ключей, ключи без замков и готические литеры из старинной типографской кассы.

А это что? О, вот богатство – аптечная коробка! Здесь тёмные склянки с притёртыми крышками, настоящий стетоскоп, древний шприц и стеклянная палочка с лопаткой на одном конце и капелькой-шариком на другом.
Всё это было предметами обожания в детстве, девочки мечтали о «докторских» сокровищах, и редкие счастливицы ими обладали.
Кому-то подобный набор доставался даром, но, говорят, что за три или пять копеек можно было купить в аптеке стеклянную палочку, или пузырёк, или пипетку. А стеклянный шприц, наверное, стоил целый рубль.

На жарких чердаках и в душных кладовках, среди дурманящих запахов и жутковатых шорохов теснятся внавалку кресла-этажерки-коробки с книгами, старыми альбомами, во дворах за беседками мокнут гамаки, ульи и даже лодки. Вокруг Малаховки есть речки, а в Малаховке – озеро, так что всё правильно: лодка нужна.
Нет, не так. Пусть будет, как сказала Н.Э.
Случайно забредёшь в гости, а там, как в музее… Интересно и чаем угощают.

«…За всю дорогу обменялись несколькими незначащими фразами, и, когда Анна Константиновна отважилась всё-таки спросить, скоро ли приедут, Антон Николаевич взглянул в окно и сказал, что как раз пора выходить: Кратово.

…………………………………………

По сторонам тянулись за заборами просторные, под сенью вымахавших в небо сосен и берез, дачные участки, с основательно построенными, большей частью двухэтажными дачами в глубине….................

Тут, от больших веранд на высоких фундаментах, широких и высоких окон, кое-где, среди цветочных клумб и нетронутых полянок, огородиков в три-четыре грядки – для развлечения и полезного умеренного физического труда на свежем воздухе, – появлялось ощущение устойчивого достатка и благополучия, и в воображении легко возникали среди травы счастливые, не отправленные с детскими садиками ребятишки с сачками в руках, опрятные, хорошо умытые мальчики и девочки-подростки на велосипедах; нарядные, интеллигентного вида, во всём удачливые женщины и приезжающие по вечерам с московскими лакомствами к чаю, хорошо зарабатывающие мужчины (на них, замечала Анна Константиновна, как бы особая печать – из уверенности и избыточного веса – поставлена)...

И самовары в беседках чудились, хотя вряд ли уже на самом деле существовали, разве электрические, и медные тазы с пахучим вареньем, как в стародавние времена начала века…

.................................................................

Все эти картины отчего-то с живостью пронеслись в голове Анны Константиновны, – не беда, что сейчас на редкой даче можно было увидеть живую душу, одетую, независимо от возраста и пола, большей частью в четырёхрублёвые тренировочные шаровары, копающуюся в саду либо хлопочущую по дому в ожидании общего переезда.
В воздухе расплывались горькие дымки сжигаемых прошлогодних перегнивших листьев, и всё это, вместе с беззаботным весёлым пением и щёлканьем птиц в спокойной тишине, показалось Анне Константиновне чистым чудом в каком-нибудь часе езды от Москвы.

...Но им-то с Антоном Николаевичем что тут делать? – очнулась она от своих видений. Дачи, дачи чужие кругом. Присесть негде, чтобы перекусить, а скоро ведь захочется.

– Далеко ли нам идти?

– Пришли уже, – ответил Антон Николаевич, сворачивая с узкого асфальтового тротуарчика к калитке, запертой на висячий замок.

Анна Константиновна догадалась наконец, куда он её привез, но не совсем ещё поверила:

– Куда это мы?

– Ко мне в гости. Не всё же я к вам. – Он достал связку ключей, отомкнул калитку, с трудом сдвинул её, застоявшуюся за зиму, с места. Она прочертила жирный округлый след по влажной земле. – Прошу, – посторонился Антон Николаевич. – Конечно, пока тут грязь и запустение...

Анна Константиновна увидела порядочных размеров дом, заколоченные фанерой окна, смородиновые кусты вдоль дорожки, по которой он её вёл, и в стороне ничем не засаженный участок, как бы кусок просто соснового бора…»