Перечитала понравившиеся абзацы и стало легко, будто все любимые ещё здесь, рядом. Девочки, кто любит Москву и книги, и скучает по своим детским прогулкам по центру, возможно, по Замоскворечью, по походам с родителями или подружками в Третьяковку и библиотеки, почитайте эту книгу. Она о московских обывателях, городских жителях. И о Малаховке, которой давно нет.

Попробую рассказать по порядку. Жила в Москве семья: папа-мама, трое детей, папа – виолончелист, мама – домохозяйка; семья занимала квартиру на втором этаже старого дома на Знаменке, из окон были видны Кремль и Боровицкая площадь. Дети гуляли в Александровском саду, каждую весну ходили с отцом смотреть, как на Москве-реке, тогда ещё без гранитных берегов, начинается ледоход.

У семьи обычная тихая жизнь: летом снимали дачу, зимой ставили ёлку. Вместо интернета музыка, вечерами лампа с белым матовым абажуром и книги. Так они жили и, казалось, так будет всегда. Но в семье начался кризис – семья распадалась, а в стране случилась революция. Роковое стечение обстоятельств.

И вот уже на обед суп из картошки с кусочками вяленой воблы. Чай из морковки.
Вместо книжных развалов под стенами Китай-города – рынок, где одежду и пододеяльники можно поменять на картошку и хлеб.
Котлеты из конины – безумное роскошество, случайная радость раз в несколько месяцев.
Однако дети и мама вечером за столом, и стол накрыт скатертью. Соня учится в гимназии, параллельно ходит на музыку к Гнесиной Е.Ф. (и не любит её, Фабиановну ), брат Сони занимается в реальном училище, младшая сестрёнка дома, с мамой.


В 1918-м году, когда Соне было 15 лет, она с мамой, братом и младшей сестрой не возвращается в конце лета с дачи в Москву, а остаётся зимовать в Малаховке. Мама не хочет возвращаться в московскую квартиру, у неё на то свои причины, ну а дети, как дети, живут, как жили. Их всё устраивает, даже радует.

С.А. вспоминает, что дачу пришлось сменить на более дешёвый деревенский дом, небольшой, зато тёплый. Соню с братом быстро перевели в местную школу. Никакого бюрократизма не было, не было даже должности директора школы (революция!), а в силу возраста дети не задумывались, что происходит с мамой, почему за всю зиму к ним ни разу не приехал папа. Тем более не задумывались о том, что происходит в стране.

Воспоминания о школьной жизни и учительнице словесности – самые светлые в Сониной юности. Лишь к окончанию школы Соня начинает понимать, что происходит между родителями, а пока уроки, необычность класса (в этой экспериментальной школе совместное обучение – мальчики учатся вместе с девочками), школьные спектакли, прогулки под соснами с новыми подругами безраздельно поглощают Сонино внимание.

Самое главное для неё в школе – удивительная, увлечённая литературой учительница, от которой девочка получала и каплю материнского тепла и внимания. Подробно описывает автор свои отношения и разговоры с учительницей, не с мамой…



Меня особенно увлекла глава о том, как в одну из зим Соня приехала в Москву (мама с младшей дочкой вновь жили в Москве, а Соня с братом всё ещё оставались в Малаховке, учились всё в той же школе, но жили в интернате). Соне было задано подготовить доклад о Бетховене.
Автор описывает, как рано утром она бежала с Казанского на Знаменку, а потом добиралась обратно в интернат: ехала много часов, всю ночь, так долго и нерегулярно ходили поезда, пропуская военные эшелоны. И добралась до Малаховки только утром, полуживая от холода.

Дорога Сони по московским улицам от Казанского вокзала до Знаменки (5 км туда и 5 км обратно) не выходила у меня из головы, но пройти по улицам, по которым шла Соня, зимой не получилось.

Мысленно я живо представляла себе весь её путь: темень, снег, голодно, валенки тяжеленные, промёрзшая до звона Москва, на улицах страшно и пусто, трамваи больше не ходят (по Бульварному и Садовому кольцу, мимо Боровицкого холма и Александровского сада, до революции ходили трамваи, и было их в мирное время много), отдалённая стрельба на Рогожской и Серпуховской заставах…


Дома Соне нужно собрать материал о Бетховене, написать доклад, а потом по темноте возвращаться пешком обратно, на вокзал.
Дома тепло, мама приготовила оладьи из картошки, есть чай.
Впервые в жизни отец разрешил девочке сесть за стол в его кабинете, там в шкафу нужные книги…

И тут до Сони стало доходить, что что-то не так, не то, между родителями трещина, и, оказывается, даже младшая сестрёнка в курсе, а Соня-то…
И Соня не захотела ночевать дома, предпочла вернуться в интернат, уехать в грязном вагоне в Малаховку.



Помните, как Шагал писал об этом поезде? В вагонах дым коромыслом, кислый запах от молочных бидонов, заплёванный, весь в шелухе пол, чужие локти, тычки, грубые мужики и бабы, теснота.

Девочка предпочла ехать ночью, одна, лишь бы не оставаться дома, в ужасающей обстановке разлада между родителями. Боялась увидеть глаза отца, когда он вернётся в полночь, боялась маминого молчания, если бы отец вдруг не пришёл ночевать.


И вот что ещё ценно в этих воспоминаниях. Речь о достоинстве... Несмотря на сумятицу чувств, напряжённые отношения матери и отца, холод, голод, нехватку всего, в семье никто не опустился, вещи у Сони чистые, на сером байковом платье белый воротничок, девичьи сокровища складываются в шкатулку, редкие фотографии – ценность, для них есть альбом. Девочка читает, ведёт дневник, а у мамы есть для дочки кусочек туалетного мыла… И в интернате дети поддерживают порядок, этому их учат учителя - Рыбникова и Дорф (учитель физики). Вечером все дети в интернате пьют чай с хлебом, читают, делают уроки.

Учитель литературы М.А. Рыбникова жила в одной комнате с девочками, вставала утром первая. По-видимому, своей семьи у неё не было.


Платье на выпускной Соня сшила из остатков чего-то, что сохранилось непроданным, из того, что нашлось в московской квартире. А осталось немного: белая ткань и обрезки кружев, - никому не нужны они были, никому из тех, кто привозил в Москву продукты, чтобы поменять воблу и конину на вещи.

В Малаховке, в интернате, у Сони было пианино. Она не помнит, откуда оно взялось (думаю, с чьей-то брошенной дачи), но оно было, и учителя, и одноклассники знали, что это пианино Сонино.
А может, пианино в музее то самое? Сотрудница местного музея особо подчеркивала, что это подлинная вещь. Надо спросить, как и откуда инструмент появился в краеведческом музее.



Жаль, что книга воспоминаний осталась такой… незавершённой, что ли. И, по-видимому, мало кому нужна сейчас.

Я бы с удовольствием почитала больше о Сониной маме. Меня в таких книгах интересует быт семьи, читаю и думаю про женщин. Как женщина, имея на руках троих детей, во что бы то ни стало стремится к миру, пытается устроить быт, вести дом, учить детей, несмотря на разрушенную непреодолимой силой прежнюю жизнь.

Интересно не про развод и мужа, который решил жить с крепко закрытыми глазами, которому, по-видимому, затмили разум вольности и новые свободы… ну, те, когда жизнь и любовь втроём или даже коммуной, революция же смела преграды, а откуда берутся выживаемость, женская стойкость?..
Двадцатые годы, сто лет назад, нет практически никакой техники в доме.
А на даче? Плиты нет, в лучшем случае печка. Или примус? Не знаю. Колонка с ледяной водой на улице. Или колодец? Про туалет и подумать страшно...
Но как-то же всё-таки решались вопросы со стиркой, готовкой? Кто этим занимался?
В «Динке» Осеевой у семьи была помощница Лина. В этой книге автор ни о чём таком не рассказывает. А гигиена, лекарства? Это интересно. Как решались такие житейские проблемы? Возможно, дома была швейная машинка?


Когда читаю, мне всегда интересна тема сохранения мира, лада, родного очага, тема сохранения устоев, спасения семьи в океане общественных бурь, как бы выспренно это ни звучало. Хотя бы одну главу почитать о Сониной маме! Что её поддерживало? Но нет, не написала об этом Софья Абрамовна.



Так, сворачиваю свои многословные заметки. Расписалась
Пишу под впечатлением, возможно, кому-то тоже интересны такие темы. Главное – в повести и про Малаховку, и про Москву.

Книга не шедевр, конечно, но она редкая, потому что выпущена лишь единожды, маленьким тиражом, необычная, своеобразная, а главное – по-женски душевная.


Хотела коротко, а получилось, как всегда. Ну и довольно в инете сидеть, на озере после дождя хорошо, наверное. Закрываю молескин.
Цитаты позже. ) Поправлю тоже потом.

--------------------------------------------------------------------------------------
добавлено спустя 2 минуты:
--------------------------------------------------------------------------------------


Ложка дёгтя.



Большая клумба с малыми архитектурными формами… Даже оградительной лентой обмотали, чтобы юные ценители красоты и искусства не трогали руками. Куда же мы без резиновых токсичных лебедей?
Н-да, кто-то всё сеет и сеет… разумное, доброе… Боже, неужели вечное? Нет, не верю.



Ну да ладно. Лучше погулять по улочкам рядом и полюбоваться на старинные дачки, заборы, сосны, клёны и каштаны... И на новые коттеджи можно посмотреть.













Задрала голову и в синем небе на фоне зелёных крон увидела верную примету Малаховки: клубок проводов, обвивших фонарный столб. Такие нагромождения проводов я вижу только здесь и ещё… в Тель-Авиве.




==================================

Адрес школы: Комсомольская улица, 4.

«…В те годы здание школы казалось мне не только большим и красивым, но, я бы сказала, даже внушительным. Двухэтажное, с широкими окнами, оно стояло почти над самым обрывом, поросшим высокими соснами по его краю и мелким соснячком по крутому склону.
За обрывом тянулась линия железнодорожного полотна. Из Москвы мимо Малаховки, мимо Раменского, в глубь страны шли составы дальних поездов. Товарные, пассажирские. Шли, не замедляя хода, лишь оставляя за собой сизый хвост паровозного дыма. Дым этот мгновенно рассеивался, подхваченный ветром, а стук колес становился все тише, все глуше, а потом и вовсе замирал…
Куда шли эти поезда дальнего следования, я толком не знала. Не потому, что не хотела знать, просто мир вблизи меня, люди, которые меня окружали, школьные дела были мне столь захватывающе интересны, что за пределами этого тесного, своего мирка меня ничего особенно не занимало».

Одуванчики собрать при солнечной погоде, замочить в кисловатой воде, чтобы всплыли букашки, отделить жёлтые лепестки от зелёных чашечек. Одуванчики – 100-150 шт.
Сварить сахарный сироп, засыпать в него жёлтые части одуванчиков, проварить 20 минут. Вода – 170-200 мл, сахар – 330-350 г.
Убрать настаиваться в холодильник на ночь или даже на сутки. Можно оставить на ночь на веранде, если ночи прохладные.
Утром отцедить сироп, лепестки выбросить, в сироп добавить цедру лимона, проварить варенье ещё раз минут двадцать.